Почтальон звонит единожды #

15 ноября 1979 года по салону «Боинга» компании «Америкен Эйрлайнс», выполнявшего рейс 444 — Чикаго — Вашингтон, стал распространяться густой дым. Среди пассажиров началась паника; десять человек почувствовали себя отравившимися. Самолет был вынужден совершить незапланированную посадку. Прибывшая полиция обнаружила в багажном салоне взрывное устройство, спрятанное в банке из-под сока. Следователей поразило замысловатое, прямо-таки ювелирное устройство сделанной вручную бомбы; видно было, что ее изготовил не просто умелец, но творческий человек. Так, например, бомбу привело в действие барометрическое устройство, сработавшее с изменением давления в салоне самолета.

Поисками террориста занялось отделение ФБР в городе Сан-Франциско. Выяснилось, что год назад две бомбы схожего изготовления были взорваны на территории Северо-Западного университета города Эванстоун штата Иллинойс. Эти две бомбы, как и взорвавшаяся в самолете, были довольно маломощными. Жертвы обоих взрывов получили довольно легкие ранения, и университетская охрана посчитала случившееся просто злостным хулиганством.

Случай в самолете заставил изменить отношение к неизвестному террористу. Малая мощность взрывов говорила о том, что он нуждается не в человеческих жертвах, но в общественном резонансе. Непонятным оставалось, зачем этот резонанс был ему нужен: бомбист ничего не сообщал о своих целях и не выдвигал никаких требований. Похоже, он намеревался сделать это после более серьезной подготовки общественного мнения.

Обращало на себя внимание, что все три бомбы содержали в себе какие-либо предметы из дерева, вовсе не предусмотренные их конструкцией.

Следующей жертвой стал президент авиакомпании «Юнайтед Эйрлайнс» Перси Вуд. Очевидно, бомбист твердо решил — «первым делом, первым делом самолеты». Автор анонимного письма, полученного Вудом, обещал прислать ему книгу «большой социальной значимости». «Надеюсь, что Вы найдете ее интересной», — писал анонимный корреспондент. Вскоре, 10 июня 1980 года, Вуд получил по почте посылку. Вскрыв ее, он обнаружил книгу «Ледяные братья» писателя Вильсона. Недоумевая, в чем же может заключаться социальная значимость этого произведения, президент авиакомпании раскрыл книгу, и она взорвалась в его руках.

От взрыва Вуд получил ожоги лица и рук.

Сомнений в «авторстве» взрыва у следователей не было. Однако им пришлось придти к неутешительному выводу — неизвестный бомбист увеличил мощность заряда. Появилось и нечто новое: на одной из деталей бомбы, абсолютно нефункциональной, было выбито: «FC». Отныне эта деталь будет встречаться во всех бомбах, изготовленных террористом, и станет его фирменным знаком.

За особое пристрастие к университетам и авиакомпаниям опасного преступника окрестили «Унабомбером». Сочетание букв «Ун» в его имени символизировало университет, скромная буква «а» — авиакомпании, а что означало «бомбер», читатель, я надеюсь, догадался сам.

В 1982 году, словно бы издеваясь, Унабомбер оставил деревянный муляж своей бомбы в университете штата Юта. Взрыв следующей бомбы, далеко не деревянной, в том же году, ранил преподавателя университета города Вандербильд. Затем прогремели, один за другим, взрывы в университете Беркли, штат Калифорния — в 1982 и в 1985 году. «Ву, оно работает! Р.В.», — было написано в записке, приложенной к первой бомбе из университета Беркли. Сыщики сбились с ног в поисках Ву и Р.В., но след оказался ложным.

Жертвы бомб в университете Беркли получили серьезные увечья: стало очевидным, что мощность бомб растет от взрыва к взрыву. За 1985 год Унабомбер совершил целую серию терактов; в частности, увесистая посылка со взрывчаткой была отправлена в корпорацию «Боинг», но бдительный служащий обратил внимание на чрезмерное количество почтовых марок, наклеенных на нее. Он вовремя забил тревогу, и посылку обезвредили.

11 декабря все того же 1985 года Унабомбер стал убийцей. На заминированной посылке, оставленной у дверей магазина компьютерной техники, подорвался владелец магазина. После этого взрыва террорист затих более чем на год, возможно, пораженный своим первым убийством. В его деятельности, впрочем, случались и более длительные паузы.

В начале 1987 года работница компьютерного магазина в Солт-Лейк- Сити в окно своего офиса видела Унабомбера, оставившего рядом со входом в магазин свой взрывчатый подарок. Хозяин магазина, решивший посмотреть, что лежит в посылке, был серьезно ранен взрывом.

Теперь ФБР обладало фотороботом Унабомбера, впрочем, весьма схематичным. Портрет террориста распространили по всей Америке; но никто не опознал изображенного на нем человека.

Бомбист ушел на дно на целых шесть лет. Он дал о себе знать лишь в 1993 году. В этом году всю Америку потрясли жестокая расправа, совершенная в Техасе над религиозной сектой «Ветвь Давидова» специальными антитеррористическими подразделениями, и взрыв бомбы в гараже Мирового торгового центра в Нью-Йорке, осуществленный мусульманами-экстремистами. После стольких лет подготовительной работы Унабомбер не мог отдать пальму первенства каким-то сектантским выскочкам; ведь он даже не объявил еще, во имя чего обрек Америку на взрывы. Редакция газеты «Нью-Йорк таймс» получила письмо от группировки революционеров, которая брала на себя ответственность за взрывы 1978—1987 годов. В этом письме расшифровывалась загадочная аббревиатура «FC» — «Freedom Club», клуб свободы. Группировка сообщала, что объявит свои цели в следующем письме.

Изучая письмо, сыщики обнаружили, что на нем отпечатался текст, очевидно, написанный на лежавшей сверху бумаге: «Позвонить Натану Р. в среду, 7.00». И хотя хорошо была известна история одиннадцатилетней давности о Ву и друге его Р.В., ФБР начало повсеместные допросы всех Натанов Р., находившихся в пределах досягаемости, устроив среди них самый настоящий гевалт. Разумеется, этот след оказался ложным.

Через несколько дней самодельная бомба в почтовом пакете чуть не уничтожила известного ученого-генетика Чарльза Эпштейна, причинив ему серьезные ранения. Еще через два дня такой же почтовый пакет вскрыл профессор информатики Дэвид Гелентер, также получивший сильные увечья. Следующей жертвой стал в конце 1994 года глава одной из рекламных кампаний. Он после взрыва не выжил.

Взрыв девятиэтажного здания в Оклахоме в 1995 году знаменитым Тимоти Маквеем, как считается, вновь заставил Унабомбера активизироваться. Действительно, через пять дней после этого взрыва, открыв начиненную взрывчаткой посылку, погиб директор фирмы по торговле лесом — третий и последний человек, убитый Унабомбером. Летом того же года террорист пригрозил взорвать какой-нибудь пассажирский авиалайнер. Но эту свою угрозу он не привел в исполнение.

В сентябре 1995 года Унабомбер разослал в редакции газет «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс» манифест своей борьбы. Манифест был озаглавлен «Индустриальное общество и его будущее». Унабомбер заявлял, что если эта работа будет напечатана, взрывы прекратятся. ФБР дало добро на публикацию, впрочем, с купюрами.

Цельное и оригинальное произведение, манифест Унабомбера заслуживает того, чтобы остановиться на нем особо. Написанный подчеркнуто бесстрастно, кратко и емко, и разбитый на пункты для более четкого восприятия, он представляет собой интереснейший документ.

1. Индустриальная Революция и ее последствия были бедствием для человеческой расы. Увеличилась продолжительность жизни для тех, кто живет в “продвинутых” странах. Но в целом общество дестабилизировано, распространены психологические проблемы (а в странах третьего мира и физические), перед человечеством стоят серьезные экологические вопросы. Дальнейшее развитие технологии ухудшит обстановку на земле. Ситуация дойдет до того, что физические проблемы появятся и у людей в развитых странах.

2. Индустриально-технологическая система может выжить, а может и сломаться. Если она сохранится, физические страдания людей можно уменьшить, но для этого придется пройти через длинный и очень болезненный период регулирования, через период существенного сокращения численности людей и других живых организмов. Кроме того, если система выживет, последствия будут неизбежны: нет никакого пути преобразования или изменения системы, чтобы предотвратить лишение людей самостоятельности и вообще всего человеческого.

3. Если система сломается, последствия тоже будут очень болезненными. Но их можно будет пережить. Поэтому если ломать систему, то лучше сделать это быстрее.

4. Мы поэтому и защищаем революцию. Эта революция может происходить с использованием насилия, а может и не использовать его. Это может быть резкий процесс, а может и постепенный, охватывающий всего несколько десятилетий. Мы не можем предсказывать, какой будет революция. Но есть меры, которые мы рекомендуем всем силам, ненавидящим индустриальную систему. Эта революция не будет ПОЛИТИЧЕСКОЙ. Ее цель не в свержении правительств, но экономических и технологических основ существующего общества.

Консервативный революционер Бенито Муссолини заметил как-то, что после революции возникает вопрос о революционерах. Консервативный революционер Унабомбер (пожалуй, определение «консервативный революционер» подходит к нему больше, чем к Муссолини) решил разобраться с революционерами еще до начала своей революции. Первый раздел манифеста носит название «О современных левых взглядах» и заключает в себе остроумную и довольно глубокую критику того, что в наше время принято называть левым мировоззрением. По Унабомберу, «две психологические тенденции, которые лежат в основе современных левых взглядов», суть «чувство подчиненного положения» и «сверхсоциализация».

Чувство подчиненного положения, глубоко присущее современным левым, проявляется в том, что они «имеют тенденцию ненавидеть что-нибудь, признанное сильным, хорошим и успешным». Особенно хорошо можно наблюдать его в навязчивом стремлении к «политической корректности». Доходящая до паранойи защита прав меньшинств, проницательно замечает автор манифеста, выдает подсознательную уверенность левых в том, что эти меньшинства действительно неполноценны по сравнению с большинством. «Те, кто наиболее чувствительны к “политически неправильной” терминологии, — это не средний черный обитатель гетто, не азиатский иммигрант, не униженная женщина или инвалид, но защитники их прав, многие из которых даже не принадлежат ни к какой “угнетенной” группе, более того, наоборот, вышли из привилегированных страт общества. Политкорректность зародилась в среде университетских профессоров, имеющих постоянную и хорошо оплачиваемую работу, в большинстве своем гетеросексуалов, белых мужчин из буржуазных семейств». Общество для левого есть в первую голову проекция его внутреннего психологического состояния. Левая идея есть прежде всего идея человека проигравшего, отрицание объективной реальности есть его глубокая потребность. Реальное решение общественных проблем не является настоящей целью левого; заявляя об этих проблемах, левый лишь выражает свою враждебность обществу. Так, например, левые борцы с расовой дискриминацией на деле разжигают дискриминацию еще больше своими грубыми, показными действиями. «Левые фактически вредят черным, потому что враждебное отношение активистов к белому большинству наверняка усиливает расовый вопрос».

«Искусство формирует привлекательность современных левых взглядов, так как искусство вообще имеет тенденцию сосредотачиваться на поражении и отчаянии». Очень меткое замечание.

Социализация человека становится все более интенсивной с развитием общества. Сверхсоциализация характерна не для всей левой, но для наиболее влиятельной ее части. Она означает безусловное усвоение левыми «правил игры», задаваемых обществом, против которого они выступают на словах. Левые критикуют общество, исходя из его же моральных ценностей и норм, они «оправдывают свое насилие терминами того общества, против которого бунтуют». «Человек, как считают, социализирован, если он повинуется моральному кодексу своего общества и становится функционирующей частью этого общества. Может показаться, что бессмысленно называть левых сверхсоциализированными, так как обычно их воспринимают как мятежников. Но многие левые — не такие мятежники, какими они кажутся». «Одно из наиболее важных средств, которыми наше общество социализирует детей — пишет Унабомбер, — это манера заставлять их чувствовать себя виноватыми… <…> Мысль и поведение сверхсоциализированного человека больше ограничены ожиданиями общества, чем чувства “слегка социализированного” человека. <…> У многих сверхсоциализированных людей это кончается осознанием своего бессилия, которое может вызвать сильные психологические проблемы. Мы предполагаем, что “сверхсоциализация” — это одна из самых больших жестокостей нашего мира».

Разобравшись с левыми, Унабомбер переходит к своему главному врагу — индустриальному обществу. Он замечает, совершенно по-ницшеански, что каждый человек испытывает врожденную потребность в «процессе власти». Однако чем более развитым становится общество, тем меньше зависит от конкретного человека, превращающегося в придаток уже фактически независимого от него и чуждого ему общественного механизма, и тем призрачнее становится возможность реализации такого процесса. Поэтому система предлагает человеку сублимировать свою энергию на то, что автор манифеста называет «деятельностью заместителя». Унабомбер определяет деятельность заместителя как «деятельность, которая направлена для достижения искусственной цели, которую люди создают для себя, чтобы иметь хоть какую-то цель». «В современном индустриальном обществе необходим минимум усилий, чтобы удовлетворить физические потребности. Достаточно пройти программу обучения, чтобы приобрести мелкие технические навыки. Затем надо лишь вовремя приходить на работу и скромно трудиться, чтобы сохранить работу. Единственное, что требуется от человека — это умеренный интеллект и простое ПОВИНОВЕНИЕ. Если так и поступать, то общество будет заботиться о человеке буквально с колыбели. Мы говорим здесь о господствующем на нашей планете современном обществе. Таким образом, не удивительно, что современное общество в целом является действием заместителя». При этом «люди в нашем обществе не удовлетворяют свои биологические потребности АВТОНОМНО, но функционируют, как части огромного социального механизма. Напротив, люди вообще имеют большое количество автономии в преследовании их действий заместителя». Функционирование человека в системе фактически сводится к деятельности заместителя; задачи, которые ставит перед ним система, не являются естественными задачами для него как представителя своего вида. «На современного человека изменения в обществе НАЛОЖЕНЫ, тогда как в прошлом он сам творил эти изменения в соответствии с его собственными желаниями» На каждом витке своего развития система все более лишает человека автономии, делая его придатком нарочито абстрактного, самодовлеющего механизма. «Мы объясняем социальные и психологические проблемы современного общества следующим фактом: примитивное общество требовало от людей, чтобы они жили при принципиально иных условиях, которые нужны современному человеку. Нынешние требования общества противоречат поведению человека прошлого. Это ясно из того, о чем мы писали выше. То есть, в нашем обществе существует недостаток возможности удовлетворить стремление к власти. И это — самое важное условие, повлиявшее на “неправильность” человеческих установок».

«Очевидно, что примитивный человек был бессильным против некоторых из вещей, которые ему угрожали; перед болезнями, например. Но он мог переносить этот риск стоически. Ведь это были причины природного характера, если только это не воспринималась, как угроза, исходящая от некоего вымышленного демона. Но угрозы современному человеку ИСКУССТВЕННЫ. Они — не результаты случайностей природы, но НАЛОЖЕНЫ на него другими людьми, на чьи решения он, как личность, не способен влиять. Поэтому он чувствует себя расстроенным, оскорбленным и сердитым».

Каким образом можно бороться с этим? «Консерваторы — дураки: они скулят о распаде традиционных ценностей и при этом с энтузиазмом поддерживают технологический прогресс и экономический рост. Очевидно, им не приходит в голову, что нельзя быстро менять технологию, не затрагивая социальные процессы, и что такие быстрые технологические изменения неизбежно приведут к слому традиционных ценностей». Наука и техника являются «наиболее важными проявлениями действий заместителя» и потому представляют для человека особую опасность, — пишет человек, преуспевший в том разделе химии, который касается взрывчатых веществ. Позже стало известно, что он преуспел не только в этой науке. «Ученые работают главным образом для самого процесса», иначе они не создали бы, например, водородную бомбу. Чтобы сломать систему, нужно уничтожить технологию.

«Индустриально-технологическое общество не может быть преобразовано таким способом, чтобы дать человечеству свободу», — заявляет Унабомбер. Не желая говорить общими фразами, он тут же отмечает, каким образом при этом понимает свободу. «”Свободой” мы называем возможность пройти процесс власти, двигаясь к реализации настоящих, а не искусственных целей, без вмешательства, манипуляции или наблюдения со стороны других людей, и особенно со стороны больших организаций. И найти средства для реализации этих целей (как личности или как члену МАЛЕНЬКОЙ группы) в этом случае жизненно важно: это продовольствие, одежда, защита от любых угроз, исходящих из окружающей среды. А средства такой Свободы — это иметь власть, но власть не для того, чтобы управлять другими людьми, но власть управлять обстоятельствами собственной жизни. У человека нет свободы, если кто-либо (а особенно большая организация) имеет власть над ним, независимо от того, как доброжелательно или терпимо эта власть может проявляться».

«Согласно буржуазной концепции, — пишет Унабомбер, — “свободный” человек есть по существу только элемент социальной машины. Он имеет некоторый определенный набор предписанных и разграниченных свобод, свобод, которые предназначены для обслуживания потребности социальной машины больше, чем для индивидуума».

Далее Унабомбер рассматривает возможные методы, с помощью которых система будет забирать у человека остатки его суверенности и самостоятельности. Уже на современном этапе система чужда грубого подавления личности; ее цель — «заставить людей ХОТЕТЬ решений, которые были приняты за них». «Система не делает и не может сделать так, чтобы удовлетворить человеческие потребности. Вместо этого система меняет человеческое поведение, чтобы приспособить людей к требованиям системы». Унабомбер признает в развитии технологий и положительные стороны; но вред, наносимый этим развитием, неизмеримо более велик. «Если вы думаете, что верховная власть СЕГОДНЯ слишком сильно вмешивается в вашу жизнь, то в будущем власть будет регулировать генетическую конституцию ваших детей», — пророчествует Унабомбер. С грустью, прорывающейся сквозь деловитые формулировки, он признает, что «технология — более мощная социальная сила, чем стремление к свободе», а «система может двигаться только в одном направлении, — к еще большей технологической зависимости».

Тем не менее, как всякий революционер, Унабомбер старается быть оптимистом. «Кажется, что в течение следующих нескольких десятилетий индустриально-технологическая система будет испытывать серьезные трудности из-за экономических сложностей и проблем окружающей среды, а особенно из-за проблем человеческого поведения (отчуждение, восстание, враждебность, разнообразие социальных и психологических трудностей). Мы надеемся, что проблемы, с которыми система, вероятно, столкнется, сломают систему. Или, по крайней мере, так ее ослабят, что революция пройдет успешно. И в этот момент стремление к свободе станет более мощным, чем технология».

Далее автор дает ряд вполне общих советов о возможных тактике и стратегии антииндустриальных революционеров. Его советы, наверное, действительно оказались бы полезными для этих революционеров, если бы они существовали. Унабомбер заклинает их: никаких компромиссов! «Вообразите алкоголика, сидящего с бочкой вина перед ним. Предположим, что он начинает говорить себе: “Вино — не плохо для меня, если пить его медленно. Врачи говорят, что в малых дозах вино даже полезно. Так что не случится ничего плохого, если я чуть-чуть выпью…”. Вы хорошо понимаете, что случится потом. Не забывайте, что человеческая раса и технология — это то же самое, что алкоголик с бочкой вина». Разрушение технологии не так уж сложно осуществить. «Вы нуждаетесь в инструментах, чтобы делать инструменты, чтобы делать инструменты, чтобы делать инструменты». Разорвать эту цепь хотя бы в одном месте значит уже причинить системе серьезные неприятности.

«…Большинство технологий, развившихся после Индустриальной Революции — это зависимые от организаций технологии. Возьмите холодильник, например. Без фабричных частей или средств обслуживания постиндустриального механического цеха холодильник был бы недостижим в изготовлении для горстки местных ремесленников. Если бы каким-то чудом они преуспели бы, холодильник им бы не пригодился из-за отсутствия надежного источника электроэнергии. Так что они должны были бы построить водную плотину и генератор. Генераторы требуют больших количеств медного провода. Попробуйте сделать этот провод без современных машин. И где они получили бы газ, подходящий для охлаждения? Было бы намного легче построить ледник или сохранять продовольствие сушкой, как делали перед изобретением холодильника.

210. Так что если индустриальная система будет однажды полностью разрушена, технология охлаждения быстро будет утеряна. То же истинно и для других зависимых от организаций технологий. И если технология будет утрачена для целого поколения, понадобятся столетия, чтобы ее восстановить».

Автор предусмотрел и возможные возражения о неизбежном возрождении индустриального общества, вечном возвращении системы: «Общество В ИТОГЕ снова пришло бы к индустриально-технологической форме? Возможно, но об этом бесполезно беспокоиться, так как мы не можем предсказывать будущее или управлять им. С этими проблемами пусть имеют дело те, кто будет жить в будущем».

В конце манифеста Унабомбер вновь обрушивается на левых, — он явно опасается, что эти фальшивые революционеры сумеют воспользоваться недовольством масс раньше его и направят этот протест в неправильное русло. Конец манифеста как будто обрублен: никаких призывов, никаких лозунгов, никакого пафоса. Последнее предложение напоминает скорее финал научно-популярной статьи: «Это — интереснейший вопрос, но пусть им занимаются историки».

Ко времени опубликования манифеста делом Унабомбера занималось специально созданное подразделение ФБР; за голову террориста была назначена премия в миллион долларов.

Произведение Унабомбера наделало много шуму. Известный сетевой публицист Михаил Вербицкий, добрый гений постсоветской альтернативной культуры, так описывает произведенный им резонанс:

«Боб Гуччионе, мультимиллионер и редактор порнографического Пентхауза, умоляет Унабомбера опубликовать его работу в журнале, и предлагает ему ежемесячную колонку. Довольно скоро, Манифест выходит отдельной книгой, длиной больше двухсот страниц, и очень ходко продается. “Клуб Свободных” находит горячих сторонников, в основном среди той самой технической интеллигенции, против которой направлен унабобмерский терроризм и риторика. Бостонская культур-террористическая группа “Церковь Эвтаназии” ведет президентскую кампанию Унабомбера, с полным набором плакатов и агитационного материала. Продажа наклеек на бамперы машин принесла Церкви $25,000. Лозунги: “Улыбайтесь! Вы под наблюдением” и “Альтернативы нет — голосуйте за Унабомбера!”».

В тот же день, когда в газеты был разослан манифест, профессор Гелентер, одна из жертв Унабомбера, получил от террориста письмо. «Профессор Гелентер, люди с научными степенями не столь умны, как они думают, — писал Унабомбер. — Вы были бы умны, если бы не открыли пакет, посланный незнакомцем. Вы оправдываете свои исследования тем, что если не Вы, то это исследование всё равно проведёт кто-нибудь другой. Да, открытия неизбежны. Но только потому, что такие кретины, как Вы, делают их неизбежными. Мы же не перестаём судить воров только потому, что воровство как явление неизбежно».

ФБР рекомендовало опубликовать манифест вовсе не для того, чтобы делать его автору рекламу. Стиль его и мысли, изложенные в нем, были для сыщиков столь необычными, что они надеялись, что кто-либо, прочитав его, опознает автора. Их надежды оправдались.

Через год с четвертью Унабомбер был схвачен.