По ту сторону добра и зла #

«Революционер — человек обреченный», — так начинается знаменитый нечаевский «Катехизис революционера», и уже за одну эту фразу автора стоит запомнить. Пренебрегая правилами жанра, я сразу же приведу полностью этот эпохальный текст.
С.Г.Нечаев

Катехизис революционера #

Написан и отпечатан летом 1869 г. в Женеве

§1. Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией.

§2. Он в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него — враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб его вернее разрушить.

§3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказался от мирной науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. Для этого и только для этого, он изучает теперь механику, физику, химию, пожалуй медицину. Для этого изучает он денно и нощно живую науку людей, характеров, положений и всех условий настоящего общественного строя, во всех возможных слоях. Цель же одна — наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя.

§4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ея побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему.

§5. Революционер — человек обреченный. Беспощадный для государства и вообще для всего сословно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. Между ними и им существует тайная или явная, но непрерывная и непримиримая война на жизнь и на смерть. Он каждый день должен быть готов к смерти. Он должен приучить себя выдерживать пытки.

§6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ея достижению.

§7. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционерная страсть, став в нем обыденностью, ежеминутностью, должна соединиться с холодным расчетом. Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции.

Отношение революционера к товарищам по революции #

§8. Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционерным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции.

§9. О солидарности революционеров и говорить нечего. В ней вся сила революционного дела. Товарищи-революционеры, стоящие на одинаковой степени революционного понимания и страсти, должны, по возможности, обсуждать все крупные дела вместе и решать их единодушно. В исполнении таким образом решенного плана, каждый должен рассчитывать, по возможности, на себя. В выполнении ряда разрушительных действий каждый должен делать сам и прибегать к совету и помощи товарищей только тогда, когда это для успеха необходимо.

§10. У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. На себя он смотрит, как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела. Только как на такой капитал, которым он сам и один, без согласия всего товарищества вполне посвященных, распоряжаться не может.

§11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем — с одной стороны, а с другой — трату революционных сил, потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить.

Отношение революционера к обществу #

§12. Принятие нового члена, заявившего себя не на словах, а на деле, товариществом не может быть решено иначе, как единодушно.

§13. Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живет в нем только с целью его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему чего нибудь жаль в этом мире. Если он может остановиться перед истреблением положения, отношения или какого либо человека, принадлежащего к этому миру, в котором — все и все должны быть ему равно ненавистны.

Тем хуже для него, если у него есть в нем родственные, дружеские или любовные отношения; он не революционер, если они могут остановить его руку.

§14. С целью беспощадного разрушения революционер может, и даже часто должен, жить в обществе, притворяясь совсем не тем, что он есть. Революционеры должны проникнуть всюду, во все сле (?) высшия и средние (сословия), в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократский, военный, в литературу, в третье отделение и даже в зимний дворец.

§15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория — неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих.

§16. При составлении такого списка и для установления вышереченаго порядка должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе.

Это злодейство и эта ненависть могут быть даже отчасти и кремего (?) полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должно руководствоваться мерою пользы, которая должна произойти от его смерти для революционного дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергических деятелей, потрясти его силу.

§17. Вторая категория должна состоять именно из тех людей, которым даруют только временно жизнь, дабы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.

§18. К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов или личностей, не отличающихся ни особенным умом и энергиею, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием и силою. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами и путями; опутать их, сбить их с толку, и, овладев, по возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, влияние, связи, богатство и сила сделаются таким образом неистощимой сокровищницею и сильною помощью для разных революционных предприятий.

§19. Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибрать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их до нельзя, так чтоб возврат был для них невозможен, и их руками и мутить государство.

§20. Пятая категория — доктринеры, конспираторы и революционеры в праздно-глаголющих кружках и на бумаге.

Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперед, в практичные головоломныя заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих.

§21. Шестая и важная категория — женщины, которых должно разделить на три главных разряда.

Одне — пустые, обессмысленные и бездушные, которыми можно пользоваться, как третьею и четвертою категориею мужчин.

Другия — горячия, преданныя, способныя, но не наши, потому что не доработались еще до настоящего безфразного и фактического революционного понимания. Их должно употреблять, как мужчин пятой категории.

Наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвященныя и принявшия всецело нашу программу. Они нам товарищи. Мы должны смотреть на них, как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невозможно.

Отношение товарищества к народу #

§22. У товарищества ведь (нет) другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но, убежденные в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможно только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию.

§23. Под революциею народною товарищество разумеет не регламентированное движение по западному классическому образу — движение, которое, всегда останавливаясь с уважением перед собственностью и перед традициями общественных порядков так называемой цивилизации и нравственности, до сих пор ограничивалось везде низложением одной политической формы для замещения ее другою и стремилось создать так называемое революционное государство. Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России.

§24. Товарищество поэтому не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация без сомнения вырабатывается из народного движения и жизни. Но это — дело будущих поколений. Наше дело — страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение.

§25. Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гилдейского мира и против кулака мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России.

§26. Сплотить этот мир в одну непобедимую, всесокрушающую силу — вот вся наша организация, конспирация, задача.

Произведение, легко умещающееся на четырех печатных листах, является одним из самых сильных документов русской литературы девятнадцатого века — а мы хорошо знаем, что это далеко не бедная литература! Отрывистый, афористически мрачный, явно поспешно писаный текст характеризует, как никакой другой литературный памятник, начало новой эпохи.

Очень легко использовать вызывающе человеконенавистнический манускрипт для компрометации революции и тех, кто ее вершит, — чем и занимаются, более или менее успешно, многочисленные комментаторы и интерпретаторы вплоть до наших дней. Разумеется, «Катехизис революционера» написан явно неприятным человеком и явно для неприятных людей. Но если мы не увидим за «Катехизисом» нечто большее, чем цинические инструкции для взявшихся своими и чужими руками «мутить государство», мы ничего не поймем ни в самом документе, ни в эпохе, его породившей.

Мы пойдем другим путем. Мы не будем скатываться в совершенно неуместное морализаторство над заведомо аморальным текстом. Автор «Катехизиса» исчерпывающе определил свое отношение к нравственности в четвертом параграфе: «нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему». В другом месте он так характеризовал себя и таких, как он: «Мы, из народа, со шкурой, перехваченной зубами современного устройства, руководимые ненавистью ко всему ненародному, не имеющие понятия о нравственности и чести по отношению к тому миру, который ненавидим и от которого ничего не ждем, кроме зла». Шкура, перехваченная зубами современного устройства! Каков слог!

Можно сколько угодно сокрушаться и осуждающе качать головой по поводу слов Нечаева, и такое возмущение будет совершенно оправданным. Но для понимания оно не даст нам ровным счетом ничего. Как бы предчувствуя нашу реакцию, автор прямо заявляет, кто он такой и каковы его цели, уже в самом начале, в параграфе два. Такая откровенность делает излишними всякие обвинения его в том, в чем он с готовностью признался.

Ключ к пониманию нечаевского писания — в его названии. «Катехизис» есть понятие религиозное; это священный текст, излагающий основные концепции вероучения. О каком вероучении, о какой религии может идти речь у Нечаева? Только об одной — о религии революции, понимаемой в первую голову как «страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение». Общественная организация после революции мало заботит автора, это — «дело будущих поколений»: когда в другое время и в другом месте Нечаеву пришлось изложить свои взгляды на устройство общества после революции, вышло нечто антигуманное и тоталитарное до такой степени, что царская сатрапия оказалась в сравнении с обществом нового типа старомодной и безобидной. А ведь прожектер этого общества позиционировал себя как борец с тиранией, и, кстати говоря, позиционировал абсолютно обоснованно — ибо единственное, что интересовало его по-настоящему, была борьба. Но борцы с тиранией также есть порождения тирании — а потому не всегда уходят от нее далеко.

«Разрушение — это созидание», — гласит знаменитый бакунинский афоризм. Этот афоризм пришелся как нельзя кстати девятнадцатому веку, веку повсеместной и глобальной «переоценки ценностей», — переоценки, которая затянулась до сих пор. Фридрих Ницше, философ и пророк этого века, провозгласив «сумерки идолов», констатировал также неспособность современников утвердить новый полноценный этический идеал. В своих посмертно изданных под названием «Воля к власти» заметках, он разделил утверждающийся нигилизм на пассивный, цинически-декадентски-созерцательный, и активный — достигающий «максимума относительной силы как насилие, направленное на разрушение». Там же возникает великая и страшная догадка: «такой нигилизм, как отрицание истинного мира, бытия, мог бы быть божественным образом мысли».

Совершенно ясно, что Сергей Нечаев был ярчайшим представителем фазы активного нигилизма, предшествовавшей эпохе нигилизма пассивного, в которую нам выпал удел существовать. Мировоззрение активного нигилизма враждебно и пугающе для нашей эпохи, тем более что его реванш не кажется таким уж невозможным. Каким был потаенный смысл, тайная изнанка этого мировоззрения? История жизни и деятельности Сергея Нечаева может дать нам понять если не все, то многое.