Так жить нельзя #
Валерий Михайлович Саблин, капитан третьего ранга, заместитель командира БПК «Сторожевой» по политической части, родился 1 января 1939 года в семье потомственного военного моряка. В 1959 году вступил в КПСС. После окончания Ленинградского строевого высшего военно-морского училища имени Фрунзе в 1960 году служил на строевых должностях вплоть до 1969 года. В 1969 году, являясь капитан-лейтенантом, помощником командира сторожевого корабля Северного флота, поступил в военно-политическую академию им. В. И. Ленина. После окончания академии в 1973 году был назначен замполитом на БПК «Сторожевой».
Учеба в академии не являлась для Саблина просто очередной ступенькой его карьеры. Одна из самых известных книг Троцкого называется «Преданная революция. Что такое СССР и куда он идет». Мы не знаем, пришел ли Саблин к мысли о преданной революции ко времени поступления в академию, но вопрос о том, что такое СССР и куда он идет, волновал его с самого начала.
В отличие от миллионов соотечественников, Саблин вступил в Коммунистическую Партию Советского Союза сознательно. Валерий Михайлович был не просто советским человеком, но советским человеком, искренне разделяющим коммунистические взгляды, как говорится, сложившимся, убежденным коммунистом. Он штудировал Маркса и Ленина, убеждаясь всякий раз, что общество, в котором он живет, не очень похоже на коммунистический город солнца…
Не будем сгущать краски. Средний человек в СССР жил довольно неплохо, как бы в грубо сколоченной и тесной, неудобной, но надежной теплице, жил в стабильности и уверенности в завтрашнем дне, без особых забот о хлебе насущном, более того, благосостояние его медленно, но верно улучшалось. Что же касается людей не-средних… Ну да, именно про них придумана поговорка «там хорошо, где нас нет», и свой тяжкий крест они, наверное, влачили бы и в городе солнца, если такой город вообще возможен. И именно в Советском Союзе, тоталитарном и жестоком, им было особенно душно.
Советский Союз был первым в мире государством сверхидеи. «Идея становится материальной силой, когда она овладевает массами», — учил основоположник. Но фразу его можно продолжить: идея перестает быть материальной силой, когда массы овладевают ею, приспосабливая для своих многочисленных желаний, потребностей и нужд. Начинается профанация идеи, что очень хорошо можно видеть на примере церкви, «тела божиего» где «пять копеек за свечку». Но — кесарево кесарю, а божие богу. Сверхъестественным можно манипулировать вечно, ибо субъект, на который в этом случае ссылаются, не подлежит определению, высшая воля не может быть понятна смертному, бог, чье царствие на небе, не может быть виноватым, даже если тело божие на земле завшивело до предела. Другое дело — светское-советское государство, атеистическое и материалистическое, апеллирующее к сознательности масс. Всякая несправедливость, всякое предательство в высших эшелонах власти воспринимаются крайне болезненно.
Вор и мошенник во власти при демократии понимается народом как должное: «политика — грязное дело», это знают или об этом догадываются все. В коммунистическом, советском обществе, обществе «социальной справедливости» и «власти народа» появление такого мошенника наверху представляло собой невыносимое противоречие с теми принципами, которые декларировало государство. Ложь и несправедливость, допускаемые даже в небольших дозах, уничтожали всякую веру в коммунистическое общество. Когда Ленин заявлял, что «наша сила в правде», это был вовсе не только риторический оборот. Иными словами, добропорядочный советский человек заключал, что «так жить нельзя», исходя из советского же идеала, и только из него.
Капитан Саблин пришел к тому же выводу. В раздумьях о судьбе советского общества он написал программу его переустройства. Программа насчитывала менее тридцати пунктов…
Ну конечно же, капитан был идеалист, законченный идеалист, но за свои идеалы он был готов и желал бороться, и в скором времени он это продемонстрировал.
На полях одной из многочисленных книг, проштудированных им в академии, Саблин написал цитату из Бердяева: «Человек может и часто должен жертвовать своей жизнью, но не личностью».
Итак, по окончании военно-политической академии имени В. И. Ленина Саблин был направлен замполитом на большой противолодочный корабль «Сторожевой». Кораблю было всего два года, и он представлял собой если не последнее, то весьма серьезное слово советской техники. Вот такие данные о корабле приводит газета «Комсомольская правда:
Большой противолодочный корабль «Сторожевой».
Спущен на воду в 1973 году.
Водоизмещение — 3200 тонн.
Длина — 123 метра, ширина — 14 метров, осадка — 4,5 метра.
Максимальная скорость хода — 32 узла (более 60 км/час).
Автономность плавания — 30 суток.
Вооружение: 4 ракето-торпеды с дальностью стрельбы 35 — 50 км; 2 реактивные бомбовые установки, стреляющие на 6 тысяч метров; 2 торпедных аппарата по 4 торпеды (для поражения подводных и надводных целей); 2 ракетных комплекса «Оса» (40 зенитных управляемых ракет); две двухорудийные артиллерийские башенные установки.
Экипаж: 195 человек.
Личный состав «Сторожевого» ни разу в своей истории не промахнулся на торпедных, минных и артиллерийских стрельбах.
Капитан первого ранга в отставке Октябрь Бар-Бирюков, кажется, единственный биограф Саблина, приводит о корабле несколько иные сведения: «По нашей классификации и терминологии большой противолодочный корабль, или сокращенно БПК “Сторожевой”. А по натовской — легкий крейсер типа “Буревестник”. Его водоизмещение доходило до 4000 тонн, длина корпуса составляла 123,5 м, ширина — 14 м, осадка — 7 м». Среди других упоминаний характеристик «Сторожевого» в средствах массовой информации я так и не нашел двух полностью одинаковых, всякий раз натыкаясь на расхождения, иногда значительные, иногда не очень. Для моего рассказа эти расхождения не очень важны, и я не стану загромождать его метрами и узлами, но сам по себе факт таких расхождений весьма поучительно напоминает о той степени доверия, с которой следует относиться в наш век к печатному (да и к непечатному, так сказать) слову.
Бар-Бирюков пишет, что Валерий Саблин был душой экипажа «Сторожевого», справедливо замечая, что типичный замполит редко мог этим похвастать. К замполитам во флотских кругах обычно относились довольно критически, как, впрочем, и в кругах штатских ко всякого рода профессиональным «общественным деятелям», лукавым коммунистическим функционерам. История показала, что такое отношение было оправданным. Именно эти люди, ревностные служки советской системы, в нужный момент, как всегда правильно сориентировавшись, продали ее с потрохами, даже глазом не моргнув, втаптывая в грязь идеалы, в вечной верности которым торжественно клялись. Исправно колеблющиеся вместе с партийной линией, то и дело, с поводом и без, присягающие на верность «Великим Идеалам», то и дело, с поводом и без, ими предаваемым, циничные, не верящие ни во что, искренне считающие всякое проявление чести признаком душевного нездоровья, тихо и радостно обгаживающие вечером на кухне то, о чем они радостно и громко рапортовали днем, — ненадежные и некрасивые это были люди.
А капитан Саблин был не такой.
Легко поверить, что он был душой экипажа, несмотря на низкую популярность своей профессии — кстати, история о смене курса на «Сторожевом» это однозначно подтвердила. Это было действительно так: ведь в отличие от своих собратьев, Саблин действительно был готов отдать жизнь за идеалы, которые провозглашал — многократно опошленные демагогами, замусоленные нечистыми руками и истрепанные лживыми языками, они по-прежнему оставались для него исполненными первозданной святости. Уже одно это должно было вызывать у матросов уважение. Человек с идеалами, не так уж и важно, с какими, — человек, в повседневной жизни руководствующийся этими идеалами, а не просто провозглашающий их при всяком удобном для него случае, — такой человек есть настолько редкое в жизни явление, что мало-мальски чуткие люди не смогут не испытывать к нему симпатии. Один из героев наших очерков, революционер Нечаев, был в «земной» жизни человек страшный и причинял окружающим столько неприятностей, что они должны были бы возненавидеть его. Тем не менее, оставленные ими воспоминания о молодом негодяе полны тайной и явной симпатии, ибо они чувствовали, что он лгал, клеветал, стравливал не для собственной выгоды, не для того, чтобы кого-нибудь «подсидеть» или от зависти причинить кому-нибудь зло — но для «интересов дела», даже в таких неблаговидных поступках оставаясь выше житейской вони…
Что же говорить о Саблине, чья жизненная мораль была самая благопристойная, а расположение к матросам и заинтересованность их жизнью — искренним и естественным? Небывалый факт, но своего замполита матросы уважали гораздо больше, чем капитана корабля, прозванного за чванство «графом». В ленинской каюте «Сторожевого» чудесный замполит повесил плакат: «“Каждый должен чувствовать свою независимость для того, чтобы он мог утверждать начала справедливости и свободы, не будучи вынужденным предательски приспособлять их к обстоятельствам своего положения и к заблуждениям других людей…” (из “Рассуждений о политической справедливости” Уильяма Годвина)». Во времена ритуально-казенных лозунгов, к которым никто не относился всерьез и на которые никто даже не обращал внимания, вывесить такое изречение мог только неисправимый оригинал. «В момент подавления бунта матрос-первогодок из экипажа “Сторожевого” сообразил этот плакат снять и спрятать, чтобы он не был “вещдоком”, а впоследствии переслал его родным Саблина» — сообщает О. Бар-Бирюков.
Газета «Тольяттинское обозрение» публикует очерк о событиях на «Сторожевом», содержащий в числе прочего интервью с матерью Александра Шеина, матроса, ставшего самым преданным соратником Саблина.
«— Саша отслужил тогда уже два года и через полгода должен был комиссоваться, — пожилая женщина с изболевшимся от многолетнего горя взглядом не может сдержать нервного озноба и плотнее запахивает полы легкой курточки. Впрочем, на скамеечке во дворе, где мы сидим с Анной Семеновной Шеиной, действительно прохладно. — Он тогда приехал в отпуск, и мы с отцом заметили, что он все время находится в каком-то приподнятом настроении, какое-то воодушевление с его лица не сходило. Один раз рассказал мне: “Мам, ты знаешь, у нас там замполит — такой потрясающий человек, мы с ним как-то и в разговорах сошлись, и во взглядах на жизнь, а ребята многие косятся: вот, мол, что за дружба такая — обычный матрос и замполит. Но это не подхалимаж с моей стороны, просто Валерий Михайлович действительно человек замечательный”. А я тогда подумала: партия, коммунист, замполит — это ж святое для меня было! — и сказала ему: “Сынок, если человек хороший, не обращай внимания, что ребята говорят, держись его…” Саша уехал, а через два месяца и восстание произошло».
Седьмого ноября 1975 года советский народ праздновал пятьдесят восьмую годовщину Великой Октябрьской Социалистической Революции. По этому поводу в Риге состоялся военно-морской парад с участием большого противолодочного корабля «Сторожевой». Но замполит этого корабля был сыт по горло парадами по поводу революции. Он жаждал революции непосредственной.
Восьмого ноября капитан третьего ранга Валерий Саблин написал письма жене и родителям.
«Я долго был либералом, уверенным, что достаточно чуть-чуть кое-что подправить в нашем обществе, написать одну-две обличительные статьи, что-то или кого-то сменить… Так было примерно до 1971 года. Учеба в академии окончательно убедила меня в том, что стальная государственно-партийная машина настолько стальная, что любые удары в лоб будут превращаться в пустые звуки…
С 1971 года я стал мечтать о свободной пропагандистской территории корабля. К сожалению, обстановка складывалась так, что только в ноябре 75-го появилась реальная возможность выступить. Что меня толкнуло на это? Любовь к жизни. Я имею в виду не жизнь сытого мещанина, а жизнь светлую, честную, которая вызывает искреннюю радость… Я убежден, что в нашем народе, как и 58 лет назад, еще вспыхнет революционное сознание и он добьется коммунистических отношений в стране».
«Дорогие, любимые, хорошие мои папочка и мамочка! Очень трудно было начать писать это письмо, так как оно, вероятно, вызовет у вас тревогу, боль, а может, даже возмущение и гнев в мой адрес… Моими действиями руководит только одно желание — сделать, что в моих силах, чтобы народ наш, хороший, могучий народ Родины нашей, разбудить от политической спячки, ибо она сказывается губительно на всех сторонах жизни нашего общества…»
