Диалектика Ленина #
Единство и борьба противоположностей. Владимир Ильич Ленин является, безусловно, одной из самых противоречивых исторических фигур. Циничный идеалист, мудрый фанатик, упрямый скиталец, зоркий слепец, чуть ли не благословленный небесами на штурм небес же — образ, мало приспособленный к пониманию исторических профессоров с плоскими задами… Победоносность ленинской политики, конечно же, обусловлена, прежде всего, его умением объединять и мобилизовывать в себе эти противоречия для решения глобальных, сверхчеловеческих задач. В теории почти утопист, на практике он был предельно реалистичен и скептичен; поставив своей задачей служение человеку, жестоко изгонял из него слишком человеческое; чаяния широких народных масс осуществлял руками немногих строжайше отобранных; победил, чтобы проиграть — или проиграл, чтобы победить: последнее мы еще не можем выяснить. Перечень объединенных гением Ленина противоположностей можно продолжать и продолжать — именно их единство и привело его к победе.
Количество и качество. Вопрос о Ленине и массах один из самых сложных и самых поучительных. «История, — писал Ленин в 1920 году, — знает превращения всех сортов. Полагаться на убежденность, преданность и прочие душевные качества — это вещь в политике совсем не серьезная. Превосходные душевные качества бывают у небольшого числа людей, решают же исторический исход гигантские массы, которые, если небольшое число людей не подходит к ним, иногда с этим небольшим числом людей обращаются не слишком вежливо». Здесь нет ни малейшего фетишизирования масс, нету и намека на воспевание стадного инстинкта, свойственное большинству левых революционеров. Борьба Ленина есть в первую очередь утверждение принципа. Разумеется, Ленин был убежден, что этот принцип утверждается в конечном счете во имя народа и для народа, но знание на данном историческом этапе принадлежало посвященным. Посвященным следовало организовываться, для того, чтобы, возглавив массу, повести ее к победе. «Может ли сила сотни превышать силу тысячи? Может. И превышает, когда сотня организована» — говорил Ленин. Это — не просто историческое наблюдение; у Ленина, максимально ориентированного на текущий момент, на здесь и теперь, вообще трудно отыскать только наблюдения; это — руководство к действию. Менее всего большевик номер один страшился остаться в меньшинстве. Отсутствие такой боязни и позволило ему победить в семнадцатом году, когда после «Апрельских тезисов» от него отвернулись даже товарищи по партии. Знаменитое ленинское «Что делать», написанное еще раньше и наделавшее много шуму в рядах аморфных и нерешительных социалистов, есть рекомендация и инструкция по строительству ордена. В сущности, концепция Ленина религиозна: она подразумевает не столько традиционный марксистский переход количества в качество, сколько торжество качества в количестве, качества, как бы являющегося извне, нисходящего на количество, качества запредельного и метафизического. Ленин ощущал себя наиболее чистым воплощением этого качества — история показала, что это ощущение было абсолютно справедливым.
«Всеобщая вера в революцию есть уже начало революции», — эти слова Ленина, сказанные еще в 1905 году, иллюстрируют его понимание революции как духовного процесса. Не просто политик, занимающийся мышиной возней во имя меркантильных, собственных или массовых, интересов, но пророк, аватара, отбросивший всякую внешнюю псевдорелигиозную мишуру — и при этом утверждающий всей жизнью и деятельностью своей великую внечеловеческую ценность — таким предстает Ленин перед потомками.
Отрицание отрицания. Уже упоминавшийся Гейдар Джемаль, наиболее глубокий и серьезный современный исследователь феномена ленинизма, видит главнейший пафос Ленина в «срывании всех и всяческих масок» (фраза принадлежит Владимиру Ильичу). «Мало кто понял в свое время, — говорит Г. Джемаль, — что эта брошенная Лениным хлесткая идиома ознаменовала революцию внутри революции — освобождение от целого культурного пласта, обременяющего догматический марксизм. “Срывание масок” по Ленину есть, говоря языком психоанализа, разоблачение коллективного “сверх-Я”, свойственного данному обществу. Другими словами, интеллектуальный прием ленинизма — скальпельный удар, вскрывающий анатомию господствующего над психикой и сознанием людей духовного авторитета, развенчивающий его харизматический пафос и уничтожающий его моральный гипноз. Речь идет о новом этапе метафизического нигилизма, обращенного на то, что с точки зрения высшей правды и впрямь должно быть уничтожено. В ленинском прищуре короли не только голы, они изначально лишены возможности “одеться”».Вот почему имя и наследие Ленина одинаково неудобны и опасны для королей мира сего, какие бы формы не принимало их царствование — формально демократические или заведомо тоталитарные. В современной России Ленина ненавидят как «либералы», так и «консерваторы», ибо он не только создал учение, отрицающее их избранничество, но и, руководствуясь этим учением, сумел построить принципиально новый тип мироустройства, в котором их правлению не было места — создать тот самый прецедент, о котором мы говорили выше.
Глубинный пафос Ленина, этого коммунистического фанатика — жестокая воля к истине. «Ленин был Великий Отрицатель, — писал модный ныне Черчилль. — Он отрицал все. Он отрицал Бога, царя, отечество, мораль, договоры, долги, законы и старинные обычаи, всю систему человеческого общества. В конце концов, он отрицал самого себя. Он отрицал коммунистическую систему». Черчилль так и не сумел понять своего великого врага. Иисус Христос, которого ему случалось поминать всуе, тоже отрицал «всю систему человеческого общества». Именно в этом смысле и следует рассматривать ленинский «нигилизм». Его тотальное, бескомпромиссное отрицание было, используя термин из словаря его любимой диалектики, отрицанием отрицания, отрицанием всякой системы, уродующей и отрицающей жизнь. Именно поэтому, отрицая, ему удалось создать так много — создать ту державу, солдаты которой оказались в 1945 году в Берлине, сокрушив врага, перед которым Черчилль трепетал.
Гораздо более глубоко понимал Ленина Мохандас Ганди, сказавший:
«Не может быть никаких сомнений, что за идеалом большевизма — благородное самопожертвование мужчин и женщин, которые отдали все ради него. Идеал, которому посвятили себя такие титаны духа как Ленин, не может быть бесплодным. Благородный пример их самоотверженности будет прославлен в веках и будет делать этот идеал все более чистым и прекрасным».
Бакунинский афоризм, мы уже цитировали его, говорит о том, что разрушение есть созидание. В реально обращенном мире истинное есть момент ложного, учил разоблачитель Общества Спектакля Ги Дебор. В этом смысле радикальное ленинское отрицание «истинного» на поверку является утверждением, великим да.
«Может быть, Ленин понимал драму бытия несколько упрощенно и считал ее легко устранимой, так же легко, как легко устранима вся внешняя грязь и неряшливость русской жизни, — писал Максим Горький. — Но все равно для меня исключительно велико в нем именно это его чувство непримиримой вражды к несчастиям людей, его яркая вера в то, что несчастие не есть неустранимая основа бытия, а — мерзость, которую люди должны и могут отмести прочь от себя.
Я бы назвал эту основную черту его характера воинствующим оптимизмом, и это была в нем не русская черта. Именно она особенно привлекала душу мою к этому человеку — человеку с большой буквы».
Ленин является уникальным революционером в том смысле, что пафос созидания проявляется и доминирует у него даже тогда, когда речь идет непосредственно о деструкции. Пятьдесят пять томов ленинских сочинений — замечательный и уникальный памятник непрерывному созиданию — созиданию сначала революции, потом —государства, «государства нового типа».
