Приложение. Лесник исчезает

Приложение. Лесник исчезает #

Весной, когда грязною водою снег сходил с полей, на них отправлялись жители деревни Бычь — искать почернелую, гнилую картошку. Найденные картофелины запекались в крестьянских печках; приготовленные к употреблению в пищу, они назывались пикусами; жители соседней деревни, по меркам послевоенного советского времени менее политкорректные, именовали их сталинцами — по имени вождя, подарившего крестьянам счастье и свет.

Весна тысяча девятьсот пятьдесят третьего была особой весной. Март выдался чудовищным; все кругом было завалено снегом, повсюду свирепствовала дикая, совершенно зимняя метель. Единственный источник сведений о внешнем мире, радио, проведенное в деревню еще до войны, молчало: порвавший своей тяжестью провода снег пресек связь с далеким российским городом Москвой, разговаривавшей со своими подданными бодрыми, хорошо поставленными учительскими голосами советских дикторов. Разгребая обильные снежные завалы на подступах к хатам, деревенские не очень печалились этим; мало веря словам, доносившимся из диковинных коробок, они все же любили радио, это единственное слуховое окошко в другой мир, — однако голод физический был куда злободневнее голода информационного.

Информационную блокаду прорвал Безголовый Хрол. Хрол назывался безголовым не потому, что был глуп: во время войны снаряд снес ему макушку, и теперь на ее месте пульсировал, дыша, страшноватый, голый, непристойно младенческий родничок, наскоро запеченный, как сталинский пикус. Да, у Хрола не было макушки, но зато у него имелся ламповый радиоприемник, по которому он и услышал о смерти вождя всех народов. Он не стал делиться новостью со всеми: распространяться на тему товарища Сталина всегда было небезопасно. Однако двум-трем близким друзьям сенсационную новость он все-таки сообщил — и заработал, набирая обороты, беспроволочный деревенский телеграф, против которого бессильна любая метель!

Когда весть о смерти Сталина дошла до кроткой бабушки Акулины, та, покачав головой в чистеньком белом платочке, беззлобно сказала:

— Здохла рабая зязюля…

В то время как Хрол, не веря собственным ушам, вслушивался в хрип и скрежет радиоприемника, его односельчан больше беспокоило исчезновение лесника. Лесник, заядлый и энергичный мужичок, с большим пиететом относившийся к своим функциям, олицетворял в деревне Систему, а вместе с ней — неизбежное зло. Зимой, чтобы не замерзнуть, крестьяне должны были топить печи; выписывать для этой цели дрова или торф колхозу не разрешалось, и они были вынуждены заниматься строго запрещенной «самовольной вырубкой леса». Неумолимый сторож народного добра от самого народа, лесник шнырял по лесу днями и ночами, выискивая нарушителей; а не быть нарушителем по понятным причинам не мог никто. Лишь мой прадедушка Кузьма, муж той самой Акулины, моей прабабушки, готов был любой ценой оставаться незапятнанным.

Старый Кузьма был человек принципиальный, упрямый и отстраненный. Он гордился тем, что за всю свою жизнь ни у кого ничего не украл. Свою долю леса на растопку он умудрялся находить таким образом, чтобы честь его оставалась незапятнанной, отыскивая в лесу пни, остававшиеся после односельчан. Корчевать пни было намного труднее, чем рубить деревья, но это не останавливало гордого старика. Их было двое таких на всю деревню, дед Кузьма и дед Яким, отсидевший в лагере за «политическую» статью и обученный там физике, математике и истории плененными большевистскими интеллигентами ленинской эпохи. Старики-неразбойники! Они готовы были преодолевать любые трудности, но оставаться чистыми… О Кузьма, мой прадедушка, хмурый высокий старик с плотно сжатым беззубым ртом. Пусть даст мне бог столько же упорства и сил оставаться самим собой.

Хранитель Леса исчез, как сквозь снег провалился, в том самом свирепом марте. Искать его в лесу в такую погоду не имело никакого смысла, нужно было ждать, когда запоздалая весна придет, наконец, в забытую богом Бычь.

Весна явилась резко, блистательно и торжественно. Повсеместный снег бежал мутными ручьями на потопленные луга и усеянные пикусами колхозные поля. Солнце, ласковое и настойчивое, согревало в своих лучах многострадальных колхозников. Оттепель в деревне Бычь вступала в свои права.

В коридоре бывшего поповского дома, где располагалась единственная в деревне школа, висел большой плакат с поэтом Пушкиным. «Мой друг! Отчизне посвятим души прекрасные порывы», — гласила надпись на плакате. Пушкин, скрестивший руки на груди в хрестоматийной позе, был не по-пушкински увесист и атлетичен, черная крылатка в стиле то ли графа Дракулы, то ли Шерлока Холмса развевалась по ветру, легкомысленная и неуместная в глуши богом забытой то ли белорусской, то ли украинской деревни.

Здесь, под портретом Александра Сергеевича, директор школы собрал всех учеников и учителей, чтобы рассказать им о смерти дорогого вождя. После его сообщения воцарилась скорбная и напряженная тишина. Оставшийся неизвестным ученик неожиданно и законспирированно испортил воздух. Неумолимый смех разобрал его соседей, унюхавших неладное; негодуя, директор с завучами принялись за наведение порядка.

И только маленькая учителка по прозвищу Хруза, та самая Хруза, хата которой, ужасная, полуразвалившаяся, стояла возле огромной лужи и выглядела удручающе даже на фоне всех прочих хат, — только Хруза плакала сиротски и беззащитно, утирая кулаком слезы. Такое поведение вызвало впоследствии иронию у приученных всей жизнью к спасительному цинизму деревенских; «Ты ўжо чаго равеш?» — излагая друг другу эту историю, комментировали они.

«Сталин курыў. Памёр», — сказал покуривавший Кузьма Сергеевич Акулине Килиановне и прекратил с этого дня крутить самокрутки.

Лесника стали искать на следующий день; учеников старших классов поставили на лыжи, и они прочесывали лес, скользя то по грязному подтаявшему снегу, то просто по грязи. Поиски в конце концов увенчались успехом. Он лежал ничком, носом в землю, возле голого, будто бы состоящего из трещин куста, и голый, почерневший череп его, торчавший из весенней грязи, был расколот надвое. Метрах в двадцати, дохлая, сплющившаяся, лежала его собака; убийца, раскроив леснику голову топором, убил ее из лесникова же ружья.

Иосиф Виссарионович и жертва топора, его неизвестный слуга, один из многих, — кто знает, может быть, в они испустили последний вздох в один и тот же час, в один и тот же миг? Кто знает, как много было между ними общего? Все в деревне знали, или, по крайней мере, подозревали, кто убил лесника. Знали и за что. И молчали. Не то чтобы убийцу не осуждали; но вот самого лесника мало кто жалел.

И. В. Сталин

Назад Последняя схватка Adolf Hitler superstar Вперёд